От автора: изначально этот рассказ писался как фанфик про музыкантов группы "Tokio Hotel", но с некоторых пор я не поклонник жанра RPS, так что пришлось переписывать.
- В тринадцать лет я лишился невинности. Меня трахнул мой собственный брат. Не то, чтобы это было особо странно, страшно или вообще хоть чем-то примечательно. Просто в этот момент я впервые подумал о том, что детство закончилось. Не знаю, так ли обстояли дела у моего брата. Сейчас я думаю, что к тому моменту он уже сошёл с ума...
Мы жили с родителями, само собой, и, как и все мальчики нашего возраста, посещали среднюю школу. Впрочем, насчёт образования наши родители особых иллюзий не питали. Мы с детства занимались музыкой и были твёрдо убеждены (в том числе и с подачи родителей), что станем знаменитыми музыкантами. Так оно и вышло, в конце концов.
Казалось бы, что сложного в подобной профессии? Пой да бренчи в своё удовольствие, пока агент считает твои денежки... Чёрта с два! Были моменты, когда я от всего сердца мечтал стать бухгалтером, дворником или даже капитаном дальнего плавания. По крайней мере, кораблям и документам наплевать, насколько искренне ты им улыбаешься, а уж кучам мусора и подавно.
Однако родители всегда внушали нам, что главное - идти прямо к заветной цели, никуда не сворачивая. Так что волей-неволей приходилось сжимать зубы и терпеть, ведь впереди нас ждала замечательная награда - всемирная слава!
Впрочем, приятных моментов было тоже немало. По крайней мере, нас никогда не пилили ни за излишнее внимание к собственной внешности (о да, это же так важно для человека, который всегда на первых страницах модных журналов), ни за регулярные неуды по математике (ну зачем музыканту, спрашивается, умение извлекать квадратные корни?! Достаточно того, что он в состоянии сосчитать свои доходы).
В пятнадцать мы уже были призёрами нескольких детских конкурсов. Ещё бы, молоденькие, хорошенькие и такие талантливые, что взрослые просто рыдали от умиления. Однако настоящая карьера для нас даже ещё и не начиналась.
Как известно, в шоу-бизнесе покупается и продаётся всё. Уж не знаю, что именно продали наши родители, но нами заинтересовался некто К. Беккер. В отличие от большинства деятелей такого рода, деньги его интересовали больше, чем хорошенькие мальчики, так что мы с ним прекрасно сработались. Но из двух человек группы не сделаешь, и Беккер подыскал нам коллег, пару ребят примерно нашего возраста. Орэль мне понравился, второй парень (Руди) - не очень, а брату моему, похоже, было совершенно индифферентно. В то время он вообще производил впечатление человека, полностью погруженного в свой внутренний мир. В какой-то степени так оно и было.
Отношения с "коллегами" поначалу не очень-то складывались. Мы не умели общаться с другими детьми. Более того, мы и между собой-то не очень-то ладили. С другой стороны, а как прикажете общаться с человеком, который в любой момент может послать тебя на все четыре стороны, а то и ударить? Просто потому, что ему это поднимает настроение?
Беккер сразу просёк эту фишку и строго-настрого запретил нам проявлять по отношению друг к другу "братские" чувства.
- Дома хоть в глотки друг другу вцепляйтесь, но на людях вы - лучшие друзья, и ближе у вас никого нет и быть не может!
Он нас ещё и за ручки ходить заставил!
К слову сказать, моему брату это доставляло какое-то извращённое удовольствие. Ещё бы, благодаря «удачному» имиджу, подобранному родителями, выглядели мы уже даже не как братья, а как парочка малолетних педиков. Однако то, что устраивало нашего менеджера, автоматически должно было устроить и нас.
Понятно, что музыкальная карьера, яркий имидж и подобное поведение не прибавило нам популярности в школе. Напротив, многие завидовали "этим выскочкам". Кое-кто даже пытался разобраться с нами при помощи кулаков.
Однажды штук пять парней классом старше выследили меня за школой, где я просто пытался спокойно покурить. Не знаю, чем бы кончилось дело, если бы не брат. До сих пор не понимаю, как ему удалось их побить...Таких случаев было несколько, и, после того, как мне чуть не вышибли передние зубы, родители приняли решение отправить нас в Гамбург под опеку Беккера.
Как оказалось, у него уже жил Ори. Это в какой-то мере помогло нам наладить с ним доброжелательные отношения. Орэль был старше нас, и так и не рассказал, почему его отправили к Беккеру. Думаю, дело было в его хронической неуспеваемости. Он являл собою классический тип трудного подростка.
Между собой мы с братом пришли к невысказанному соглашению - я не трогаю его, он не трогает меня. Не знаю, как брата, а меня это вполне устраивало. У нас не было совершенно никаких общих интересов. Единственное, что нас объединяло - это карьера. И ради неё мы даже готовы были ломать эту комедию с неразлучными друзьями.
И, что странно, после того, единственного случая, брат больше не делал попыток склонить меня к сексу, хотя возможность была, и не раз. Я никогда не умел постоять за себя. Если честно, после того происшествия со старшеклассниками я немного его боялся.
Сначала мы ездили репетировать на базу, зарезервированную Беккером, потом, когда родители Руди дали, наконец-то, добро на переезд, начали играть прямо дома. С одной стороны, это было весьма удобно, с другой, как говорил брат, "расхолаживало". В любой момент можно было сказать: "Эй, парни, на сегодня я выжат, как лимон", и пойти смотреть телевизор, поэтому мы редко выкладывались в полную силу. Что ж, тем веселее нам стало, когда Беккер посчитал, что мы достаточно сыгрались для того, чтобы начать, наконец, настоящую работу.
Одни умные дяди перекроили наши стихи, другие - сделали аранжировки, третьи занялись нашим имиджем. Чёрт, оказалось, что пирсинг - это весьма больно, однако ради искусства предполагалось принести ещё и не такие жертвы.
Теперь мы пахали, как проклятые, извлекая из инструментов необходимые звуки под свист кнута... Как-то вечером Руди сказал мне, что не хочет больше быть музыкантом.
- Я хочу стать священником и предать анафеме всю эту грёбаную рок-музыку.
В конечном итоге мы, донельзя уставшие и измученные, всё-таки записали двенадцать песен, составляющих нашу дебютную пластинку.
Сказать, что мы были довольны или счастливы, значит не сказать ничего. Мы гордились собой, тем, какие мы молодцы и как славно поработали, предвкушали бешеный успех и готовы были в полном объёме вкусить заслуженной славы. Наверное, это было немного наивно, но мы были молоды, и считали, что весь мир крутится вокруг нас.
Наши песни постепенно начинали крутить в радио эфире. Фотографы, не жалея ни сил, ни времени, щёлкали вспышками, дабы отснять наиболее удачный ракурс.
Диск вышел тиражом в миллион копий.
Я никогда не забуду этот день. Я проснулся утром, переполненный сознанием того, что сегодня, именно сегодня в моей жизни произойдёт что-то необычное, исключительное. И я даже знал, что именно. Сегодня, ровно в шесть утра наш диск поступил в продажу во все музыкальные магазины Германии. Чего ещё может желать мальчишка в семнадцать лет?
Я спустился к завтраку, и Беккер протянул мне письмо.
- Это принесли утром. На конверте стоит твоё имя.
Конверт был самый обыкновенный. Белый дешёвый конверт с маркой и гамбургским почтовым оттиском.
- Оно довольно толстое... Ну открывай же!
Внутри оказался сложенный лист миллиметровой бумаги, почти такой же, как та, на которой мой брат любил чертить свои идиотские космические корабли. Всего один лист. На нём красными чернилами было написано: "Я люблю тебя".
Почему-то мне стало страшно. Глупость, наверное, но красные буквы выглядели так, словно они были написаны кровью.
- Ничего, ребята, это только первая ласточка. Скоро вас всех завалят подобными письмами...
И действительно, вскоре письма от девчонок (да и от парней, если честно) было просто некуда складывать. Многие присылали фотки, некоторые даже в голом виде. Но ни одно письмо меня не впечатляло, несмотря на "люблю", "хочу" и "обожаю", которыми они буквально пестрили.
В многочисленных интервью нам всё чаще задавали вопрос:
- Скажите, у кого-нибудь из вас есть любимая девушка?
Обычно мы отшучивались, что пока ещё находимся в поисках любви. Хотя это и была неправда.
Слава кружила нам головы. Любимым развлечением моего брата стали девушки. Снять их сразу две-три, напоить пивом пополам с шампанским и драть до умопомрачения.
Иногда, слушая их стоны и смех, я доставал ТО письмо, и пытался представить себе девушку, написавшую эти слова. Почему-то мне казалось, что у этой девушки карие глаза и довольно тёмные волосы. Я пытался представить, как она стоит перед дверями магазина, ожидая его открытия, чтобы купить наш диск, а потом, повинуясь порыву, пишет три слова на первой попавшейся бумаге.
Глупые, глупые и наивные фантазии подросткового возраста.
Диски раскупались на ура, концерты собирали полные залы. Название нашей группы, написанное, вернее, в спешке намалёванное краской из баллончика, встречалось в самых неожиданных местах, начиная с автобусных остановок и заканчивая курилками офисов. Девчонки, стоило им завидеть нашу машину, начинали визжать и буквально лезли под колёса. Вот это и был, как нам тогда казалось, настоящий успех.
Потом мы поехали в своё первое турне. Я думал, что это будет весело, однако ошибся. У нас с братом оказался один на двоих номер во всех гостиницах, где мы останавливались, и большую часть времени мы проводили в нём. В этом заключалось обеспечение нашей безопасности. Если нас и выпускали куда-то, то только с чётким планом так называемой "прогулки" и большой свитой охраны - чтобы никто не обидел заезжих звёздочек, видимо.
Впрочем, иногда это было весьма кстати. Однажды я зашёл в номер, и на меня тут же набросилась голая девица, забравшаяся туда через окно. Её не остановил даже четвёртый этаж!
Разумеется, что мы мечтали вернуться домой задолго до окончания турне.
Как это ни странно, три месяца совместного "заточения" сплотили нас с братом больше, чем первые семнадцать лет жизни бок о бок. Он всё ещё казался мне странным и неприятным типом, однако он был свой, родной, он говорил со мной на одном языке и не требовал от меня автографа.
Однако его слова и поступки меня удивляли. Однажды он раздобыл где-то бутылку вина и выпил её почти залпом. Потом его, конечно же, рвало, и, сидя на полу и хлюпая носом, он неожиданно начал петь песни, которые мы пели, когда были детьми. В другой раз он убедил одну из горничных закрыться с ним в ванной. Девушка выбежала оттуда в слезах - брат ударил её по лицу и назвал шлюхой, готовой раздвигать ноги перед каждым.
Скандал, конечно, замяли. Вечером того же дня брат спросил меня, почему у меня до сих пор нет девушки?
- Быть может это оттого, что однажды я тебя трахнул?
Не знаю, почему, но я рассказал ему о письме.
- И ты готов полюбить неизвестно кого? Даже, если она окажется тупой жирной уродиной?
После возвращения нам позволили некоторое время пожить дома. Не могу сказать, что это было приятно. На нас пялились, словно на диковинку. Стоило нам зайти в магазин за жвачкой, как большинство бросало свои дела и начинало смотреть... Несколько раз у меня не выдерживали нервы, и я выбегал на улицу, глотая слёзы.
В школу мы так ни разу и не пришли. Если честно, мне было просто страшно - а вдруг и там тоже будут на нас пялиться.
Впрочем, даже если мы вовсе не выходили из дома, окружающий мир всё равно находил способы нам досадить. Частенько звонил телефон, но стоило нам поднять трубку, её бросали. Или молчали, так что было слышно только неровное дыхание звонящего. Возможно, что кому-то это и показалось бы забавным проявлением популярности, но мне было страшно. И брату, несмотря на его улыбочку и сплёвываемое сквозь зубы: "Придурки" тоже было не по себе.
В итоге мы оба стали нервными и злыми. Мама уверяла даже, что я начал плакать во сне, но я ей не очень-то верю. Но как бы то ни было, нас решено было отправить на отдых. Желательно куда-нибудь, где тепло...
Это было забавно. Мы, такие из себя известные и измученные общественным вниманием, вдруг оказались в стране, где даже не слышали о нашей группе. Никто не кидался к нам на шею с признаниями в любви, но и особого отношения тоже как не бывало.
С нами поехала одна из ассистенток Беккера, но брат быстро убедил её в том, что мы уже достаточно взрослые, а она ещё достаточно молода, в результате чего дама вплотную занялась личной жизнью, не слишком угнетая нас своим обществом.
Мы написали несколько новых песен, загорели, наши волосы отросли, а сами мы выросли на десять сантиметров.
К сожалению, взросление коснулось и голоса. В какой-то мере это было хорошо - появилась глубина и мягкость, которой не было раньше. Однако главная фишка - юность - бесследно ушла.
Новому голосу понадобился новый имидж. Беккер, увидав перед собой высокое андрогинное существо с классическим "героиновым" макияжем, одобрительно покивал.
- Отлично, детка. Публике это понравится.
Он ошибся. Второе турне не приносило столько доходов, сколько мы ожидали, хотя туда вошло больше городов.
- Это всего лишь временные трудности, им просто нужно время, чтобы привыкнуть к новому звуку.
Но и новый альбом не пользовался популярностью.
Стыдно сказать, но у меня началась депрессия. Сложно смириться с тем, что великий триумф обернулся бабочкой-однодневкой. Мне стало казаться, что я не достоин ТОГО письма.
В отчаянии я начал прибегать к искусственным заменителям счастья. Начал с травки, как и многие. Потом был кокаин, экстази, под которым можно танцевать всю ночь, не чувствуя собственного тела, кислота и PSP. В один прекрасный момент я обнаружил себя между двумя уродами, которые драли меня в обе дырки - я обещал отдаться им за дозу героина... В восемнадцать лет я превратился в опустившегося неудачника.
Не лучше обстояли дела и с моим братом. Девушки и алкоголь действовали на него подобным же образом. Космические корабли были заброшены. Вместо этого он коротал вечера в обществе бутылки, свесив ноги с подоконника.
Мы были готовыми клиентами наркологички, продавшими миллион дисков...
Развязка наступила неожиданно - хорошенько приложившись к бутылке, брат решил покататься, и его голова встретилась со стеной на скорости сто шестьдесят километров в час. Итог - расколотый череп и отёк мозга.
Когда стало понятно, что его не спасут, меня пустили к нему в палату.
- Я ведь умру, да?.. - язык у него заплетался. Впрочем, то, что он вообще находился в сознании, было удивительно.
- Да нет, брось ты!
Голос меня выдал или что другое, но он мне не поверил.
- Вот я умру... группа развалится... и ты так и не встретишь свою уродину...
- Тем лучше. Не увидит, каким куском говна я являюсь на самом деле. А увидит, так точно не полюбит.
- А вот тут ты не прав, братишка... она тебя до сих пор любит...
- С чего ты взял?
- Да потому что я, я написал это письмо... - его глаза заблестели, - я встал в четыре утра и бросил его в ящик около булочной...
- Но зачем?!
Мне показалось, что меня ударили прямо в грудь. Мои мечты, моя первая, и, возможно, последняя любовь... всё это оказалось просто глупой шуткой моего брата-кретина.
- Потому, что я люблю тебя. И всегда любил. И ни одна девчонка не смогла занять в моём сердце твоё место...
Я оставил его умирать в одиночестве, слишком уж невыносимо мне было это слышать...
Группа, разумеется, умерла вместе с ним. Прожив с родителями полгода, я ушёл из дома, потому что понял, что, что бы я ни делал, я всегда буду для окружающих только мальчишкой из "Die Modernen Schuhe". Я завязал с наркотиками. Вместо них мне по наследству перешла последняя подружка моего брата, Лоренца, бутылка.
Вот такая вот весёлая история...
Рассказчик откинул с лица свои сальные волосы и привычным движением опрокинул стакан. Слушатели, два парня помоложе, переглянулись.
Они работали на мойке не один месяц, но никогда не ожидали от своего начальника подобных откровений.
- Слушай, Генри... Ответь ещё только на один вопрос. Ты до сих пор любишь... э... того, кто написал тебе письмо?
Генри поднялся. Заглянул в горлышко бутылки. Задумчиво потряс её. На вид ему было около сорока, и никто бы не подумал, что в юности он был красив.
- Да... Я до сих пор его люблю.
06.01.2007 г., переписано 06.2010 г.
